Роман начинается с того, что Берлиоз и его друг, поэт Иван Бездомный, отдыхают в парке. А когда к ним подходит Воланд, они относятся к нему настороженно. Друзья считают иностранца шпионом, врагом советских людей. И хотя Берлиозу как просвещенному человеку интересно пообщаться с Воландом, он должен играть под «дудку» советской морали. Берлиоз и Бездомный стараются убедить «иностранца», что Иисуса Христа не было, а истории о нем — обычная выдумка. Читая эти строки, мы понимаем, что люди забыли о Боге, о вечных ценностях, а это неизбежно ведет к трагедиям. Писатель также высмеивает стремление людей к легкой наживе. Это хорошо видно в эпизоде, где описывается выступление Воланда с его свитой в Варьете. Люди ловят червонцы, так как считают их настоящими. А в конце сеанса это все оказывается заблуждением, и люди остаются ни с чем. Вопрос цензуры Булгаков также осветил в своем произведении. Когда Мастер написал свой роман о Понтии Пилате, на него так начали давить, что он вынужден был куда-то исчезнуть. Писателю грустно, что талантливые личности не могут реализовать свои творческие способности. Ценятся такие «писатели», как Иван Бездомный и его друзья, такие же «писатели» из «Массолита». Превыше всего они хотят завладеть желанным членским билетом, который дает много привилегий. Булгаков считает, что искусство и культура не могут быть на надлежащем уровне при таких обстоятельствах. Он надеется на изменения. Писатель считает, что каждый человек должен заниматься своим делом. Это видно на примере Ивана Бездомного, который находит свое назначение в изучении старинной истории, так как понимает, что поэт он — никудышный. Булгаков заостряет внимание на личности Понтия Пилата — человека, наделенного властью, силой, умом. За маской жестокости, равнодушия, отчуждения прячется сердце, способное страдать и сочувствовать. Он понимает, что осужденный к смертной казни Иешуа ни в чем не виновен, и у него не хватает силы и мужества отменить волю Синедриона и толпы необразованных жестоких людей. Булгаков считает, что человек никогда не должен предавать свои принципы и делать неправильные поступки по желанию других людей. Писатель поднимает также проблемы взяточничества, пьянства, нечестности, необразованности, трусливости, фальши чувств и много других. Но эти «статьи энциклопедии» изображают разные времена. Отважный летчик выезжает из коммуналки потому, что получил собственную квартиру. А вот из «нехорошей квартиры» номер пятьдесят «выезжают» в другом направлении. Это в 1928 году авторы «Двенадцати стульев» считали, что в советской России можно петь как хочешь и тогда, когда душа захочет. В 1931 году, когда казалось, что страна развивается неслыханными темпами, Остап Бендер еще мог сказать, что настоящая жизнь мчится мимо них. Булгаков писал позднее, и знал, что от принудительного пения не спасутся даже те, кто спрятался за шкафом. Найдя себя в искусстве, Булгаков не перестал быть врачом, поставленные им диагнозы суровые и правдивые, а социальные и психологические оценки всегда точные. Но не это заставляло читателей замирать от восхищения. Не поэтому в шестидесятые-семидесятые годы «Мастера и Маргариту» переписывали от руки, тиражировали на печатных машинках и принтерах — и эти тиражи превышали все мечты верноподданных соцреалистов. Рисковали за присущую булгаковской сатире способность создавать все новые и новые узоры, перемешивая лирику и драму, читателей и чертовскую свиту, прошлое и будущее. Тогда еще никто не писал академических научных исследований об «системности булгаковской сатире» и его «концептуальном мышлении». Просто в тех узорах карикатура странным образом накладывалась на настоящее, приобретая все признаки
